Снова про "Евгения Онегина" и снова захватывающе интересно. На меня произвела впечатление минкинская "расшифровка" отношений Лопахина с семейством Раневской. Но с ЕО еще круче, т.к. там все сказано открытым текстом - вот только мало кто решался прочесть, чтО именно автор... нискажу! Вспомнила свой детский отказ учить "Мороз и солнце..." из-за его эротического содержания, о котором не знала как сказать и было стыдно. (Оно все равно само выучилось, санки и бурая кобылка примирили.)
Временами читать погано и противно: Минкин наблюдателен, востер, отличный читатель (редкое качество), но на всем написанном жирный налет вульгарности, все обильно сдобрено плоскими сортирными словесами ЙумарФМ, и непременный демократический публицистит, а как же без него. Это "для читабельности"? Для угождения публике? Или личина приросла и уже не освободиться? https://www.mk.ru/culture/2017/09/29/nemoy-onegin.html
На крыше, в музейном кафе, разговорились с русской супружеской парой (из Германии) про музейную ревность и ревнивцев. Пришли к выводу, что только ревностью можно объяснть скупость пояснительных табличек музеев Капитолия, а несколько нет назад не было даже их, был бестолковый аудиогид. Таблички словно цедят сквозь зубы - сюжет, датировка, где найдено. Альтемпс, Термы и нелюбимый палаццо Массимо взахлеб рассказывают и предлагают разделить восторг и увлеченность. А капитолийцы словно стараются спровадить зрителя подальше, берегут сокровища от профанов и незнаек, которые все равно не оценят. Ревность, чистая ревность.
Брендан Эйк [Brendan Eich], со-основатель Mozilla и один из ее СЕО, был вынeжден уйти из компании - т.е. его выжили. За то, что в 2008 г. поучаствовал в сборе денег на кампанию в поддержку т.наз. "поправки 8", которая объявляет, что в Каливорнии браком называется союз мужчины и женщины. Тысячу долларов дал. Это, конечно, поступок непростительный. Теперь сидит и делает собственный браузер Brave. Скачать можно на Brave.com, его в статье сильно хвалят.
Роман "Дитя человеческое" Филлис нашей Дороти Джеймс вышел в 1992 и предсказывал сексуализацию масскульта как результат утраты человечеством интереса к сексу. "Эффект не окупает затраченных на его достижение усилий". Меры, призванные стимулировать хоть какую-то рождаемость (у ФДД это, например, государственные порномагазины), бесполезны там, где 1) некогда запретный плод теперь валяется на полках супермаркетов вместе с просрочкой и некондицией, 2) зачатие перестало быть воздаянием за секс, 3) семья перестала быть оптимальным способом хозяйства.
Один из интереснейших литературоведческих разборов. (При этом читается как забористый детектив. И разгадка этого детектива, возможно, та же, что у загадки красногорских убийств. Которая не имеет ничего общего с ревностью, доверчивостью или, скажем, с бизнес-разборками в стиле незабвенных 90-х) "Шекспир знал об этом герое все. Вся его биография была целиком пережита Шекспиром и виртуозно выпарена до сухого драматургического остатка. <...> Та же однобокость суждений относится и к Отелло. Из скудного образа взбесившегося ревнивца, которому ни с того ни с сего попала вожжа под хвост, он и не выходил. А между тем замысел Шекспира в отношении этого центрального персонажа был намного глубже, намного трагичней и намного безысходней, чем простая ревность."
Апд. - Да, я тоже вижу недостатки, плохой слог и проч. Что не отменяет блестящей догадки Воронцовой-Юрьевой и не является критикой по существу.
(На местные "порталы" вида Постимеес, ДЗД и Дельфи всякий раз заходишь, сдерживая отвращение: там нагоняют посещаемость (?) таким числом сисек-писек, что в них теряются собственно новости -- не говоря о том, что ценность политсоцэкономических новостей снижается до того же порноуровня.)
Неспособность к эмпатии - признак пограничного состояния, пишут разные умные люди. Неспособность к эмпатии плюс односторонняя коммуникации - когда человек не слышит, не воспринимает, отрезает себя от внешний явлений и --
-- на моих глазах в режиме text only сошли с ума трое и это не финал, а скорее вступление к главной теме: лучше посох и сума, чем такое унижение, чем смерть при жизни.
Идеология сексуальной свободы, будь она попсовой или традиционной, продуманной интеллектуалами левого крыла, не критиковала, не анализировала и не порицала принуждение к сексу, и она не требовала положить конец сексуальному и социальному подчинению женщин мужчинам: ни то, ни другое просто не признавалось. Вместо этого, она позиционировала, что свобода для женщин – это когда ее трахает как можно больше мужчин, своего рода горизонтальная мобильность в том же самом униженном положении. Никто не нес ответственность за принуждение к сексу, изнасилования, избиения женщин, если только в них не винили самих женщин – обычно за то, что они сразу не подчинились. По большей части это были женщины, которые хотели подчиняться – они хотели обетованную землю сексуальной свободы, но даже у них были собственные ограничения, предпочтения, вкусы, желание близости с одними мужчинами, но не с другими, не то настроение, которое не обязательно было связано с менструациями или фазами луны, дни, когда больше хотелось поработать или почитать, и их наказывали за такое пуританское сексуальное подавление, за эти жалкие буржуазные привычки, за эти жалкие потуги их жалкой воли, противоречившие воле их братьев-любовников. Против них часто применялось насилие, или же им угрожали, унижали или выбрасывали прочь. Сила цветов, мира, свободы, политической корректности или справедливости не касалась принуждения к сексуальному подчинению.
В земном раю наслаждений, известному как контркультура шестидесятых, беременность была помехой, причем очень грубой – порою, она была единственным настоящим препятствием для траханья женщин по первому мужскому требованию. Она делала женщин амбивалентными, несговорчивыми, обеспокоенными, злыми, хуже того, она заставляла женщин говорить нет. В шестидесятых годах достать противозачаточные таблетки было очень непросто, а ни один другой метод не был надежен. Незамужним женщинам было крайне трудно получить средства контрацепции, в том числе диафрагмы, а аборты были нелегальны и очень опасны. Страх беременности был веской причиной, чтобы сказать нет: не просто отговоркой, а солидным обоснованием при соблазнении и уговорах, даже вопреки самому главному аргументу – сексуальной свободе. Особенно тяжело было уговорить тех женщин, которые уже делали подпольные аборты. Что бы они ни думали о траханье, как бы ни объясняли его, как бы ни любили или ни терпели, они знали, что оно может привести к крови и невыносимой боли, и они знали, что мужчинам оно ничего не будет стоить, разве что, иногда придется заплатить деньги. Беременность была материальной реальностью, с ней нельзя было поспорить. Одной тактикой, которая использовалась против повышенной тревожности, связанной с риском беременности, было превознесение до небес «естественных» женщин. Эти женщины были «естественными» во всех отношениях, они хотели органического траханья (никакой контрацепции, независимо от возможных детей), а заодно и органических овощей. Другой тактикой была пропаганда коммунального воспитания детей, обещание этого. Женщин не наказывали за рождение ребенка конвенциональными способами – их не считали «плохими» и не подвергали остракизму, однако при этом их очень часто бросали. Женщина и ее ребенок – бедняки и относительно изгои – бродили по контркультуре, снижая качество гедонизма в общинах, в которые они вторгались: пара матери и ребенка привносила новую реальность, и этой реальности были не рады. Были одинокие женщины из последних сил старавшиеся воспитать своих детей «свободными», и они путались под ногами у мужчин, для которых свобода была траханьем, а траханье кончалось для мужчин, когда оно кончалось. Эти женщины с детьми отрезвляли других женщин, заставляли их беспокоиться, заставляли их быть осторожнее. Беременность, сам ее факт, срабатывал как антиафродизиак. Беременность, ее бремя, мешала мальчикам-цветам трахать девочек, которые не хотели запихивать в себя железный крюк или платить кому-то, кто сделает это за них; а еще они не хотели умирать.
Именно помехи для траханья сделали аборт приоритетным политическим вопросом для мужчин в 1960-х – не только для молодых мужчин, но также и для левых мужчин старшего возраста, которые собирали с контркультуры сливки секса, и даже для более традиционных мужчин, которые время от времени наведывались в загоны девочек-хиппи. Декриминализация аборта – а именно в этом заключалась политическая цель – считалась последней точкой: она сделает женщин абсолютно доступными, абсолютно «свободными». Сексуальная революция могла сработать только при доступных абортах по требованию. Если их не было, то для мужчин было не доступно траханье по требованию. Под угрозой оказался поиск перепиха. И не просто перепиха, а того перепиха, о котором так долго говорили все мальчики и мужчины – с множеством девчонок, которые на все согласны все время, бесплатно, без вступления в брак. Левое движение, в котором доминировали мужчины, агитировало, боролось, требовало и даже организовывалось за предоставление политических и экономических ресурсов для права на аборт для женщин. Левые были крайне воинственны в этом вопросе.
И вдруг, в самом конце шестидесятых, женщины, которые были радикальными в терминах контркультуры, женщины, которые были политически и сексуально активными, стали радикальными в совершенно новом смысле: они стали феминистками. И это были не домохозяйки Бетти Фридан. Они боролись на улицах против войны во Вьетнаме, некоторые из них еще участвовали в борьбе за гражданские права для черных на Юге. Это были женщины, которые повзрослели на задворках этой борьбы, и бог свидетель, их много трахали. …
Как писала Робин Морган в 1970 году: «Мы уже встретились с врагом, и это наш друг. И он опасен». Признавая повсеместное распространение принуждения к сексу в контркультуре, в самом языке контркультуры, Морган писала: «Больно понимать, что в Вудстоке или Алтамонте женщину провозглашали пуританкой или никчемной, если она не хотела быть изнасилованной». Это было начало: постепенное осознание, что братья-любовники были сексуальными эксплуататорами, такими же циничными, как и любой другой эксплуататор – они правили, принижали и игнорировали женщин, они использовали женщин, чтобы получить и закрепить свою власть, они использовали женщин для секса и для грязной работы, они просто использовали женщин. Осознание того, что братья-любовники совершенно равнодушны к проблеме изнасилований – они берут все, что могут получить.
Осознание того, что всю реальную работу ради справедливости тащили на себе сексуально эксплуатируемые женщины в левом движении. «Но конечно, - писала Робин Морган в 1968, - даже мужские реакционеры в этом вопросе могут понять, что это действительно сносит крышу, когда ты понимаешь, что молодой мужчина-«революционер», который, предположительно, посвятил себя строительству нового, свободного социального порядка, оказался этим мерзавцем, с которым ты живешь, который поворачивается и равнодушно говорит своей «чиксе» заткнуться, приготовить ужин и постирать его носки – он говорит это прямо сейчас. Мы привыкли к такому отношению обычного американского быдла, но этот бравый новый радикал?»
Это было болезненное, ужасное осознание, что братско-сестринский секс оказался на деле хозяйско-рабским – эти бравые новые радикалы хотели не только быть хозяевами в собственном доме, они хотели собственный гарем, и за этим осознанием последовал настоящий взрыв. Женщины кипели от возмущения, осознав, что их сексуально использовали. Отказавшись от мужской программы сексуальной свободы, женщины начали говорить о сексе и политике друг с другом – это было то, чего они никогда не делали, когда делили постель с мужчиной. Эти женщины открыли, что их опыт был чудовищно схожим, начиная от принуждения к сексу до сексуального унижения, до оставления, до циничных манипуляций ради ручного труда или задницы.
Эти мужчины были зачарованы сексом, как способом обрести власть: они хотели женщин ради траханья, а не ради революции, и оказалось, что в реальности это две совершенно разные вещи. Мужчины отказались измениться, и что еще важнее, они возненавидели этих женщин, которые отказались обслуживать их на старых условиях. Эти женщины начали оставлять мужчин – гуртом. Эти женщины сформировали автономное женское движение, феминистское движение для борьбы с половой жестокостью, которую они испытали, и для борьбы за половую справедливость, в которой им отказали. = = =
Ссылки на фрагменты русских переводов из А. Дворкин -
